— Браво, Ванечка, браво! Всех разгадал, — под взрыв веселого смеха восклицают дети.
— Вот маг и волшебник, действительно, угадал! — разводила Ася руками. — Надин, теперь ваша очередь, прошу удалиться.
— Ну, мы же и зададим вам! — смеясь, послала вдогонку Наде Маня Стеблинская.
— Чур, не обижаться! — предупредил Митя, собиравший мнения на этот раз. — Пожалуйста! — крикнул он через три минуты, предупредительно раздвигая перед Надей полосы портьеры.
Надя впорхнула легко и грациозно, как птичка, в залу.
— Про вас говорят ваши друзья с покорною просьбою не обижаться, что вы чрезвычайно милая, что вы любезная хозяйка, что вы очень хорошенькая, что вы удивительно изящная… — вызывая на губы Нади самую приятную улыбку, перечислял собиравший теперь мнения Митя, — но что вы легковерная и часто принимаете комплименты и лесть за истинную правду, что вы очаровательны и что вы, простите, иногда немножко бываете вороною в павлиньих перьях. Еще раз просим не обижаться, ведь это шутка, игра.
Увы, последнее предостережение опоздало. Лицо Нади, улыбавшееся до сих пор самой очаровательной улыбкой, сейчас искривилось неприятной, кислой гримасой злобы и негодования.
— Как вы смеете передавать мне это? — топнув ногою, накинулась она на Митю.
Тот недоумевающе поднял глаза. В первое мгновение мальчик подумал, что Надя шутит, нарочно представившись рассерженной. Но нет, это уже не шутка эти пылающие гневом глаза и красная сердитая физиономия.
— Вы не смеете так говорить про меня… Я не позволю… — совершенно забывшись, лепечет она, топая ногами с тем же красным, как вареный рак, лицом.
— Но ведь это же шутка, игра, поймите! Здесь никто не может обижаться. Ведь это же глупо в конце концов… — пробуют разубедить расходившуюся Надю Никс, Маня, Ванечка, Ася и Лоло.
— Конечно, нельзя обижаться, — решается поднять голос в защиту «мнений» даже и тихая Зоинька.
— Нельзя быть такой обидчивой, Надюша, — шепчет ей Наточка, приникая губами к Надиному ушку.
— Перестаньте! Это же право смешно, Надя! Неужели тебе хочется обязательно выставить себя в таком смешном виде?.. — напоминает ей с другой стороны Софи тихим, чуть слышным шепотом.
Этот шепот, казалось, переполнил Надино сердце обидой и гневом. Она, как ужаленная, отскакивает от Софи.
— Это ты про меня сказала! Ты сказала! Я узнала сразу тебя! — в запальчивости кричит ей Надя.
Софи теряется. Все смущены. Проходит добрая минута времени, пока Голубева находит в себе возможность ответить.
— Во-первых, это сказала не я; а во-вторых, я не позволю тебе кричать на меня, — говорит она сдержанно, — и лучше уеду домой. Прощай, до более удачной встречи, Надя, — насмешливо добавляет она и, обратившись к Лизаньке, просит девушку узнать, не прислали ли из дому горничную за нею.
Следом за Софи собираются по домам и остальные гости. У каждого из них находится вдруг какое-нибудь оправдание для такого быстрого и внезапного ухода, тем более, что коляска Ратмировых давно стоит у подъезда, а от Ртищевых и Стеблинских уже прислали прислугу. А Зоиньку Лоренц давно ждет ее англичанка в комнате Ненилы Васильевны.
Надя робко и смущенно просит их остаться, подождать. Но ни у кого нет охоты видеть сердито-взволнованную и неосновательно будирующую именинницу. Гостьи разъезжаются. Сконфуженная девочка остается одна.
Как прекрасно начался и как печально кончился этот вечер!
И подумав об этом, Надя чувствует себя в самом деле несчастной. Она бродит по комнатам унылая и печальная и в душе бранит уехавших детей. О, какие противные! Оставить ее одну в день ангела. Этого она никогда им не простит! Никогда в жизни!
Анны Ивановны нет дома. Чтобы дать полную свободу детям, она уехала на лекцию в Соляной Городок.
Если бы она знала, что сейчас переживает ее любимица! Бедная Надя так одинока сейчас… И всячески стараясь разжалобить себя такими мыслями, девочка направляется в зеленую комнату. Здесь ей, однако, тоже невесело. Канарейки затихли, собираясь на покой. Но пестрый Коко еще с открытыми глазами сидит на жердочке. Но какой у него странный, нахохлившийся вид! Что это? Получается такое впечатление, как будто Коко чем-то подавился. Как неровно дышит его грудка; как усиленно движется зоб.
Тут Надя вспоминает внезапно: да ведь он объелся! Неужели же этому причина сыр? Неужели она перекормила его сегодня?
Девочка холодеет при одной этой мысли. Недоставало еще того, чтобы заболел Коко! Он — любимец Анны Ивановны, подарен ей еще покойной матерью и уже пятнадцать лет живет у нее в доме. Его болезнь будет большим ударом для старухи. А если еще Лизанька откроет истинную причину ее, то, Бог знает, как рассердится тогда Анна Ивановна на Надю. Надо во что бы то ни стало бежать за Лизанькой, привести ее сюда, предупредить опасность.
И быстрыми, легкими шагами Надя мчится по лестнице в мезонин, где живет Ненила Васильевна с дочерью.
Еще на первом повороте круглой лестницы Надя слышит громкие голоса. Через открытую дверь комнаты эти голоса доносятся особенно отчетливо, тем более, что собеседницы не стесняются и говорят громко. Надя замирает, как вкопанная, при первых же услышанных ею словах.
— Нечего сказать, хороша! Всех гостей повыгнала! А еще барышня-институтка бывшая, благодетельницына любимица, — сердито, слово за словом роняет Лизанька. — А кабы вы послушали, мамаша, как она командовала нами нынче! — То принеси, это унеси. То подай да это. Да как еще — все с покриком, будто и век здесь жила. Кокошку обкормила сыром. Я останавливать было сунулась, так она-то как закричит: «Молчите, мол, не ваше дело, сама знаю». По правде сказать, не стерпела я и как играть-то сели, стали мнения собирать про фрю эту, выскочку, так, думаю, отплачу ей, отведу душу. Ну, вороной в павлиньих перьях ее и обозвала. А она-то как зайдется, как зайдется…