Волшебная сказка - Страница 11

С возвращением домой Нади в семье Таировых, как на горе, жизнь еще больше осложнилась. Иван Яковлевич, простудившийся еще зимой, теперь чувствует постоянное недомогание и с трудом ходит на службу. Его сухой кашель терзает уши, а постоянная раздражительность угнетает всех. Вечерние занятия пришлось бросить из боязни окончательного переутомления. Таким образом, бюджет семьи сократился на несколько рублей, пришлось урезать себя во всем. Стали пить чай с ситным хлебом вместо булок, совершенно исключили мясное блюдо из обеденного стола. К довершению всего и Сережа потерял уроки, так как его ученики разъехались на летнее время из столицы. Крошечная пенсия тети Таши и еще более мизерный заработок Клавдии шли теперь жалким добавлением к жалованью отца, из которого, за обязательным вычетом на службе, Иван Яковлевич получал весьма немного. Приходилось сокращаться поелику возможно и все это не могло не отразиться на душевном равновесии членов семьи. Заботы угнетали. Вопросы самых насущных требований заслоняли собою весь остальной мир.

— Ты еще спишь? Господи, она еще спит! А у нас новость, да еще какая. Что дашь, если скажу? — и остренькая лисья мордочка Шурки просунулась между ребром ширмы и стеною в уголок Нади.

Шурка ошиблась, Надя не спит. Она лежит, разметавшись на своей убогой постели. Глаза ее прижмурены, рот улыбается. Ах, какой сон она видела сейчас! Волшебно-прекрасный сон! Суждено ли ему когда-нибудь сбыться? Она шла по какой-то длинной-предлинной и узкой улице и вдруг видит — посреди тротуара лежит кошелек. Она наклонилась, подняла его, раскрыла… Боже, сколько денег! Бумажки цветные, радужные, пестрые так и замелькали перед нею. Она тотчас же взяла извозчика, поехала в магазин, накупила себе нарядов, платьев, золотых украшений, надела их на себя и стала перед зеркалом. Бархат, шелк, золото! Как все это идет к ее тонкому личику, к ее белокурым волосам!

И вдруг эта Шурка со своим неизбежным: «Ты еще спишь, Надя?» Ах, как все они надоели здесь ей. Наде! О!

— Ну вот ты, слава Богу, не спишь! — присаживаясь на кончик кровати, затрещала Шурка. — А у нас, повторяю, новость: вчера вечером папаша от доктора как вернулся — ты уже спала, а я все решительно, все слыхала, как он тете Таше и Сергею говорил: — Доктор, говорит, нашел какое-то серьезное осложнение в легком, говорит, в Петрограде вредно с такою болезнью лето проводить, необходимо в деревню, понимаешь? Хоть до осени прожить на свежем воздухе, попить молока где-нибудь среди коров, коз, баранов. Папаша согласен. Не столько, говорит, за себя хлопочу, сколько за Клавденьку. Ей свежий воздух и деревня нужнее, чем мне. С утра до ночи трудится, позеленела даже, одни кости торчат. И вот решили — ехать тете Таше с Сережей искать дачу, где-нибудь неподалеку от Петрограда, чтобы папаше, когда кончится отпуск, можно было бы на службу ездить оттуда каждый день. Ты рада, Надя? А? Ведь на дачу поедем, на дачу! А?

И Шурка впилась разгоревшимися глазенками в лицо сестры.

Презрительная улыбка скривила хорошенький ротик Нади.

— В деревню. Ха! Воображаю эту прелестную дачу в деревне, — протянула она презрительно.

— Вот глупая-то! Не все ли равно где, лишь бы — на даче, лишь бы около было поле, лес, река, — мечтательно произнесла Шурка, не выезжавшая еще ни разу из Петрограда, из этих закоптелых стен.

— Не знаю, может быть, кого-нибудь и удовлетворит эта идиллия среди коров и навоза, а мне совсем не улыбается провести лето где-то в глуши, все так же пренебрежительно тянет Надя и с убийственным хладнокровием смотрит Шурке в глаза.

Шурка разочарована. Шурка огорчена, огорчена самым искренним образом в своих лучших чувствах. Ей, собственно говоря, жаль Надю, хотя Надя «барышня» и «белоручка», каковых не выносит Шурка. А все-таки жаль смотреть на всегда печальное лицо Нади, на ее грустные глаза. Вот и хотела порадовать сестренку доброю вестью, и оказалась ни к чему она Наде, эта добрая весть, Шурке искренно сейчас досадно на Надю. Какая она… Сердца в ней нет… Эгоистка. Хотя бы папашу пожалела, папаше нужен воздух деревенский, а она…

Темные глазенки Шурки мгновенно загораются гневом. Какое негодующее личико у нее сейчас! Но Надя точно и не замечает вовсе этой возмущенной рожицы и говорит мечтательно:

— А какой я сон видела сейчас! Нашла тысячу рублей и купила на них бархатное платье, и шляпу со страусовым пером, и бриллиантовую брошь.

Гнев Шурки мгновенно разрастается до геркулесовских столпов при этом сообщении. Как смеет она видеть такие сны, эта лежебока Надя! Дух злейшего протеста обуревает сейчас Шуркину душу.

— Не надо было бархатное покупать, лучше шелковое, теперь все шелковые костюмы носят, а ты и не знала! Ах ты, модница! — язвит Шурка сестру.

Надя вспыхивает в свою очередь, как порох.

— Отлично знала, а только не хотела! — резко отвечает она.

— А не знала! А не знала! — дрожит Шурка. — И страусовых перьев никто не носит теперь, а ты страусовые перья придумала, ха, ха, ха!

Теперь уже наступает Надина очередь закипеть гневом.

— Пошла с моей постели! Не смеешь дерзить старшей сестре! — сдвигая брови, бросает она Шурке, сталкивая ее с кровати.

— А я не уйду… Я не уйду… — подзадоривает Шурка. — Смех-то какой, Господи! Бархатное платье, страусовые перья! Да на тебя все собаки залают, когда ты по ул…

Но Шурке не приходится докончить начатой фразы. Надя соскакивает одним прыжком с постели, хватает за плечи сестру и выталкивает ее за дверь.

— Вот тебе, дрянная девчонка! Вот!